Главная / Дайджест журналов / Уроки истории /

Наследники с большой дороги (журнал «Деньги», № 13(668) 7 апреля 2008)

Наследники с большой дороги (журнал «Деньги»,  № 13(668) 7 апреля 2008)

Евгений Жирнов

90 лет назад, в апреле 1918 года, советское правительство приняло декрет о праве наследования, согласно которому владельцем имущества любого умершего гражданина новой России становилось государство. Охотников до чужого наследства хватало и до большевиков.

К примеру, когда в 1894 году в столице Российской империи умерла одна из богатейших женщин страны, Виктория Чарнецкая, за ее миллионы судились 96 настоящих и липовых родственников. А государство попыталось забрать все в казну, доказывая, что дама была незаконнорожденной и потому владела собственностью незаконно. Тем же путем шла и советская власть. Суды должны были устанавливать происхождение наследуемых вещей, и имущество, законность владения которым доказать не удавалось, становилось собственностью государства.

"Прения великие из-за задницы"

Известный каждому школьнику вещий Олег, собирая воинов в набег на Константинополь, вряд ли мог себе представить, что войдет в историю не только как князь, прибивший щит на врата Цареграда, но и как основоположник множества разделов русского права, включая наследственное. Во время заключения мирного договора с византийцами в 911 году в текст документа были внесены упоминания об имуществе подданных князя, которые решат жить в пределах империи. Пожитки умерших на чужбине русичей надлежало отправить на родину для передачи семье. Однако никаких гарантий того, что ценности попадут по назначению, а не осядут в княжеской казне, в договоре не содержалось.

По существу, все древнерусские правила наследования отличались простотой и ясностью. Основная собственность общины, земля, принадлежала общине, а дом и движимое имущество делились между сыновьями умершего землепашца по обычаям, сохранявшим силу в русской деревне вплоть до начала XX века. Согласно этим канонам, дом со всеми постройками доставался младшему из сыновей, в обязанность которого входило содержание матери до ее смерти. Вдова усопшего по своему разумению делила остальное имущество на равные доли между старшими сыновьями, которые получали свои части по жребию.

Не отличались сложностью и правила наследования у дружинников и бояр. Земля давалась княжеским воинам за службу и после смерти дружинника возвращалась в собственность князя. И только если место отца в дружине занимал его сын, семья имела шанс сохранить за собой земельный надел. Несколько иным был порядок наследования поместий, данных дружинникам в вечное, наследуемое владение. Такие имения, называвшиеся в те времена "задницей", после смерти их обладателей оставались в семье. Однако если владелец умирал "бездетным" — не имея сыновей, то, согласно уставу Владимира Мономаха, его наследником становился князь. Причем если незамужним дочерям покойного полагалась хоть какая-то компенсация, то замужние не получали ничего. По тому же уставу при отсутствии сыновей боярские дочери получали доли в отцовском наследстве, но равную с ними долю отдавали и церкви.

Вокруг этих основных правил с течением времени складывались новые, которые свидетельствовали, к примеру, о том, что даже в крещеной Руси бытовало почти официальное многоженство. Правителям пришлось решать вопрос о том, что делать при дележе наследства с детьми от многочисленных наложниц. Так появилось правило, гласящее, что незаконные сыновья права на долю в отцовском имуществе не имеют, но после смерти родителя вместе с матерью отпускаются на волю.

Несмотря на относительную стройность правил наследования, дошедшие до наших времен документы пестрят упоминаниями о том, что некие боярские сыновья имеют "прения великие из-за задницы". Участвовать в этих сварах князьям, как правило, было недосуг и невместно, так что со времен крещения Руси функция дележа наследства перешла к церкви, точнее, к церковному суду, решавшему все семейные споры и конфликты. Однако практически каждый великий князь вносил в наследственное право личный вклад. Иван Грозный, например, запретил писать духовные грамоты (завещания) замужним женщинам. Ведь жена находится в воле мужа своего, а потому распоряжаться ее имуществом может только он.

Особой активностью в обновлении правил наследования отличались цари из дома Романовых, начиная с первого — Михаила Федоровича. При его сыне Алексее Михайловиче все законы были сведены воедино (уложение, действовавшее аж до начала XIX века), а устаревшие выведены из употребления. Однако самым радикальным реформатором оказался, разумеется, Петр I. Он с первых лет самостоятельного правления изменял и дополнял законы в соответствии с реалиями русской жизни — четко регламентировал правила получения наследства дочерьми умершего и т. д. Но в 1714 году царь решил сломать все действующие правила и установить абсолютно новый для России, но обычный для Европы майоратный порядок наследования, когда любая недвижимость — от поместья до купеческой лавки — не могла делиться между наследниками и доставалась старшему из сыновей, а при отсутствии таковых ближайшему родственнику мужского пола. В указе, объявлявшем новый порядок, содержалось четкое обоснование реформы:

"Понеже разделение имении после отцов детям недвижимых великий есть вред в Государстве Нашем, как интересам Государственным, так подданным и самим фамилиям падение, а именно:

1. О податях. Например, ежели кто имел тысячу дворов и пять сынов, имел дом довольной, трапезу славную, обхождение с людьми ясное; когда по смерти его разделится детям его, то уже только по двести дворов достанется, которые, помня славу отца своего и честь рода, не захотят сиро жить… то уже с бедных подданных будет пять столов, а не один, и двести дворов будут едва не то ж нести, как тысяча несла… от чего разоренье суть людям и вред интересам Государственным. Ибо податей не могут исправно платить двести дворов в казну и помещику, как тысяча дворов… И тако от того разделения казне Государственной великий есть вред, и людям подлым разорение.

2. О фамилиях. А когда от тех пяти по два сына будут, то по сто дворов достанется, тако далее умножаясь, в такую бедность придут, что сами однодворцами застать могут, и знатная фамилия вместо славы поселяне будут, как уже много тех эксмпелев (образов) есть в Российском народе.

3. О непотребности. Сверх обоих их вредительных дел, еще и сие есть, что каждый, имея даровой хлеб, хотя и малой, ни в какую пользу Государству без принуждения служить и простираться не будет, то ищет всякой уклониться и жить в праздности, которая (по Святому писанию) матерью есть всех злых дел".

А чтобы заставить младших сыновей служить долго и честно, Петр в том же году ограничил для них право покупки собственных имений. Теперь купить любую недвижимость можно было лишь после семилетней службы в армии, десятилетней — на гражданской службе, или проявив себя в купечестве или ремесленном деле на протяжении не менее пятнадцати лет.

Однако, как отмечали русские историки, ничего полезного ни стране, ни людям эта реформа не принесла. Дворяне по-прежнему уклонялись от службы, а наследование по новым правилам вызвало целую волну братоубийств, когда с помощью ножа и отравы многие кратчайшим путем пытались стать старшими в семье. Более мирные представители дворянства стали исполнять петровский указ о наследовании притворно: тихо договаривались о разделе, формально объявляли хозяином поместья старшего брата, в чем целовали крест. Это порождало другое страшнейшее по тем временам преступление — клятвоотступничество. А это в свою очередь вызывало недовольство церкви, на которое, правда, Петр не обращал никакого внимания.

После смерти Петра I его указ не действовал, но и не отменялся до 1731 года, когда императрица Анна Иоанновна покончила с этим законом, доставшимся ей в наследство от дядюшки. Но три десятилетия спустя крупные землевладельцы попытались пролоббировать восстановление неделимости поместий. На что императрица Екатерина II в своем наказе ответила:

"Мое намерение в сем деле склоняется больше к разделению имения; понеже я почитаю себе задолго желать, чтобы каждый довольную часть на свое пропитание имел. Сверх сего земледелие таким образом может прийти в лучшее состояние, и Государство через то большую получит пользу, имея несколько тысяч подданных, наслаждающихся умеренным достатком, нежели имея несколько сот великих богачей".

96 человек на сундук мертвеца

В последующие годы каждый император вносил в наследственное законодательство множество изменений и дополнений, зачастую исходя из конкретных дел. К примеру, Николай I в 1831 году лично вынес решение по делу бригадирши Лопухиной. Эта знатная и властная дама в своем завещании расписала буквально все: как и каким образом ее дочь должна управлять ее собственностью, даже указала, как дочь должна распорядиться наследством в случае собственной смерти. Завещание долго оспаривалась в судах, пока наконец не оказалось в поле высочайшего внимания. Любивший порядок во всем император-солдат, изучив дело, указал подданным, что получатели наследства становятся его собственниками и вправе завещать имущество тому, кому сочтут нужным. Навязывать свою волю наследникам с тех пор было запрещено.

Однако все эти постоянные уточнения и изменения привели к тому, что законодательство о наследовании стало крайне громоздким, запутанным и противоречивым. Существовал целый свод правил: кто, кому и что мог завещать в соответствии с сословной структурой общества. Человек, выслуживший личное дворянство, мог быть наследником потомственного дворянина, а его дети — нет. При этом дворянка, вышедшая замуж не за дворянина, получала социальный статус по мужу, но дворянам наследовать могла.

Существовала и масса разнообразных ограничений. К примеру, монашествующим запрещалось завещать что-либо, кроме принадлежащих им лично священных книг, икон и панагий. А монастыри не могли принимать в наследство никаких недвижимых имуществ, за исключением незаселенных земель. Было и множество других препон. Завещание, например, полагалось писать в здравом уме и твердой памяти. Поэтому воля самоубийц, выраженная в предсмертных записках, завещанием не считалась и не исполнялась.

Ко всему прочему при присоединении к Российской империи новых земель центральные власти не меняли действовавших там законов, в том числе и наследственных. Поэтому в Великом княжестве Финлядском действовало собственное законодательство, в Прибалтийских губерниях — другое, а в Польше — свой Гражданский кодекс. Собственные обычаи наследования действовали в губерниях, бывших ранее Грузинским царством. И даже в Малороссии бытовали порядки, отличавшиеся от общеимперских. К примеру, в Черниговской и Полтавской губерниях после смерти одного супруга другому в случае отсутствия завещания не доставалось ничего.

Все это приводило к многочисленным конфликтам и длительным судебным процессам. Так, польский Гражданский кодекс разрешал завещателю обязывать наследника, как распорядиться имуществом в случае его смерти, что противоречило указу Николая I. Так что недовольные, проиграв дело в польских судах, отправлялись в столицу империи с кассационными жалобами в Сенат, и исход дела зависел от того, у кого окажется больше упорства и средств. К примеру, дело о наследстве Вигурского, камергера последнего польского короля Станислава-Августа Понятовского, тянулось почти двадцать лет.

Этот знатный шляхтич по непонятным причинам подарил множество ценностей некой Анели Домбровской, которую молва называла то незаконнорожденной дочерью, то любовницей старика. Старец отдал немалую часть состояния в приданое Домбровской. А после его смерти муж Анели, Матвей Чарнецкий, просто забрал все остальное имущество Вигурского. Законные наследники, возмущенные происшедшим, обратились в суд, а затем в Сенат, где их прениям, казалось, не будет конца. Однако в начале 1860-х годов у законных наследников иссякли деньги, жить в Санкт-Петербурге и продолжать процесс они не могли, и дело само собой затухло.

Вспомнили о нем лишь в 1894 году, когда в Петербурге умерла наследница Матвея Чарнецкого и Анели Домбровской — Виктория Чарнецкая. Публика была шокирована, узнав, что эта тихая и неприметная польская дворянка обладала несметным по тем временам капиталом. Газеты писали о десяти миллионах рублей, но судебное следствие установило, что речь идет о несколько меньшей сумме, но очень значительном состоянии: "По казенной оценке оно определено в 2 281 767 руб. 22 коп. (в числе которых 1 867 297 руб. процентных бумаг, акций и наличных денег)". Как только было объявлено о ее смерти, в столицу потянулись многочисленные родственники, настоящие и мнимые. Свои права на миллионы предъявили 96 человек. Причем те из них, кто пытался удостоверить родство не только честным словом дворянина, но и какими-либо бумагами, в считанные дни просто запутали судей. Согласно этим бумагам, Анеля Домбровская была замужем несчетное количество раз и имела множество детей, а также практически неисчислимое количество братьев и сестер, претендовавших ныне на наследство Чарнецкой.

Однако самым вероятным и опасным наследником всем казалась казна, ставшая 97-й в списке претендентов. Ее представители сначала доказывали, что имущество, принадлежавшее Чарнецкой, досталось ее предкам незаконно. Но судебного решения, доказывавшего это, не существовало. И тогда представителям государства пришлось сменить тактику. Они принялись разрабатывать версию о незаконнорожденности Виктории Чарнецкой, которая, называя себя дворянкой, совершала подлог, а значит, владела имуществом незаконно. Эту версию удалось подкрепить весомыми доказательствами. Запись о крещении была обнаружена не в костельной книге, а на вложенном в нее обрывке бумаги. Защитники интересов казны обнаружили, что в разных документах встречаются две различные даты рождения. И если верна вторая, то к моменту рождения Виктории ксендз, который крестил девочку, уже покоился на кладбище.

Подлог был налицо, а победа казны казалась очень близкой. Но многочисленные родственники разыскали послужные списки отца Чарнецкой, в которых была записана и она. А в многочисленных русских законах нашелся указ, дозволявший считать послужной список источником данных о месте и дате рождения. И в итоге процесс затянулся. Суды признавали наследниками то одну, то другую группу родственников, эти решения оспаривались, и публика постепенно потеряла интерес к делу. Ведь для всех было очевидно, что судебные издержки и присяжные поверенные обходятся очень дорого, и даже если какой-либо группе все-таки достанется состояние Чарнецкой, то за вычетом расходов каждый из наследников вряд ли войдет не только в список миллионеров, но и станет сколько-нибудь состоятельным человеком. А возможно, что за исчерпанием средств дело опять заглохнет и ничейное наследство достанется государству.

Случались, правда, и примеры иного рода, когда наследники стремились всеми силами сбыть свое наследство в казну. Так, например, пыталась поступить после смерти Льва Толстого его семья, пытаясь уступить казне Ясную Поляну за два миллиона рублей. Хотя, согласно независимой оценке, поместье стоило раз в десять меньше. Однако Совет министров империи решил, что наследники не могут таким образом наживаться на славе родителя, и предложил императору просто назначить пенсию графине Толстой.

Ваш наследник — государство

Подобные бесконечные процессы были настолько обыденным явлением в России, как и в других цивилизованных странах, что повсеместно стали находиться люди, разделявшие мнение мыслителей, призывавших к отказу от самого института наследования. К примеру, ученик Сен-Симона С.-А. Базар считал, что "наследование является своего рода привилегией, которая должна быть отменена, как отменила революция все остальные привилегии. Каждому в жизни должно быть воздано по его способностям и его работе. Наследование находится в резкой противоположности с этими требованиями".

А Луи Блан объявлял: "Неравенство способностей не должно влечь за собой неравенство прав, а только неравенство обязанностей. На этом принципе должен быть организован труд. Вся промышленность должна быть сосредоточена в руках государства, и каждый производитель должен получать то, что ему нужно для удовлетворения потребностей. При таком положении вещей, когда каждый будет обеспечен всем необходимым, не нужно будет оставлять наследства даже детям, так как они будут обеспечены государством не в меньшей мере".

Большевики называли себя марксистами и к подобным идеям относились как к директиве, ведь основоположники учения в "Манифесте коммунистической партии" проповедовали отказ от наследства. Впрочем, позднее Маркс писал, что право на наследование надо ограничить, но не отменять совсем. Именно этим путем пошло ленинское руководство. В принятом Президиумом ВЦИК 27 апреля 1918 года декрете "О праве наследования" наследование отменялось. Но в этом случае государству пришлось бы взять на себя заботу обо всех иждивенцах умершего. И потому нуждающимся оставлялся прожиточный минимум:

"I. Наследование как по закону, так и по духовному завещанию отменяется. После смерти владельца имущество, ему принадлежавшее (как движимое, так и недвижимое), становится государственным…

II. Впредь до издания декрета о всеобщем социальном обеспечении нуждающиеся (т. е. не имеющие прожиточного минимума) нетрудоспособные родственники по прямой нисходящей и восходящей линии, полнородные и неполнородные братья и сестры и супруг умершего получают содержание из оставшегося после него имущества. Никакого различия между родством брачным и внебрачным не делается. Усыновленные, приемыши, приймаки и их потомство по отношению к усыновителям и усыновители по отношению к усыновленным, приемышам, приймакам и их потомству приравниваются к родственникам по происхождению.

III. Если оставшегося имущества недостаточно для доставления содержания супругу и всем оставшимся родственникам, перечисленным в предыдущей статье, то в первую очередь удовлетворяются наиболее нуждающиеся из них…

IX. Если имущество умершего не превышает десяти тысяч рублей, в частности состоит из усадьбы, домашней обстановки и средств производства трудового хозяйства в городе или деревне, то оно поступает в непосредственное управление и распоряжение имеющихся налицо супруга и родственников, перечисленных в ст. 2 настоящего декрета. Порядок управления и распоряжения имуществом устанавливается по соглашению между указанными супругом и родственниками, а в случае спора между ними местным судом".

Правда, новая система, ликвидировав старую путаную систему наследования, сразу же показала свою полную неработоспособность. 10 тыс. рублей во время инфляции за день превращались в ничтожную сумму, а государство не могло и не умело заботиться ни о сохранности получаемой собственности, ни о лишенных собственности иждивенцах. Так что уже 22 мая 1922 года появился декрет ВЦИК "Об основных частных имущественных правах, признаваемых РСФСР, охраняемых ее законами и защищаемых судами РСФСР", на основе которого был написан Гражданский кодекс 1922 года.

"Гражданский кодекс,— писал в 1926 году советский юрист А. А. Бугаевский,— снова вернулся к признанию наследственного права, пусть и в ограниченном виде… Совершенно почти уничтожено наследование по завещанию и свобода распоряжений на случай смерти… Завещательное распоряжение сводится только к указанию порядка распределения имущества между наследниками по закону. Наконец, ограничение наследственного права сделано еще в одном важном направлении. Допускается наследование только в пределах общей стоимости наследственного имущества не свыше 10 000 рублей золотом, за вычетом всех долгов умершего".

В 1926 году это ограничение отменили, и граждане Страны Советов получили возможность завещать близким все, что накопили и сохранили от бесчисленных реквизиций. Но при ближайшем рассмотрении оказывалось, что государство все равно пытается остаться главным наследником практически в каждом случае.

К примеру, в марте 1942 году в городе Киржаче Владимирской области умерла домохозяйка, а в сентябре — ее сын. Поскольку второй сын женщины в это время в городе отсутствовал, местные власти произвели опись имущества и обнаружили, что на части вещей есть вензеля известного в городе до революции фабриканта Арсентьева. Вернувшемуся вскоре в Киржач наследнику отказались отдавать эти ценные вещи. Обращение в районный суд ничего не принесло. А вот Верховный суд РСФСР встал на сторону наследника, постановив, что "народному суду не было необходимости при рассмотрении дела исследовать вопрос, при каких обстоятельствах имущество бывшего фабриканта Арсентьева попало в дом наследодателей, так как этот вопрос непосредственного отношения к делу не имеет. Все имеющиеся вещи, оставшиеся после смерти наследодателя, представляют наследственную массу". Но Верховный суд СССР поправил младших коллег, объяснив, что нужно все-таки установить, каким образом ценные вещи фабриканта попали в семью, были подарены, куплены и вообще получены ли законным путем. В противном случае права личной собственности на них не существует, и они должны быть переданы в доход государства.

Еще большее разочарование ожидало тех, кто хотел получить наследство после умерших колхозников. Советский закон считал все дома в колхозе принадлежащими колхозу, и потому наследовать их никто не мог. Те же самые чудеса наблюдались и в отношении кооперативов. Собственное оборудование, принесенное работником в производственный кооператив, его наследники не могли получить никаким образом, поскольку швейная машинка или слесарный инструмент считались кооперативной собственностью, если работник не оформил специального договора.

Однако особый цинизм наблюдался, когда речь заходила о наследстве людей, умерших за границей. Тут советское государство не знало себе равных по изворотливости. Гражданам СССР запрещался и выезд за рубеж, и обладание иностранной валютой. Поэтому государство брало на себя все хлопоты по получению наследства, а затем выплачивало наследникам жалкие крохи, вычтя все свои расходы, налоги и переведя сумму в рубли по смехотворному официальному курсу.

Однако когда речь заходила о ее собственных интересах, советская казна проявляла чудеса упорства. Так, например, произошло в деле о наследстве князя Абемелек-Лазарева. Незадолго до первой мировой войны этот богатейший армянин и грузинский князь завещал свою виллу в Риме Императорской академии художеств и Императорской академии наук при условии, что его именем будет назван академический институт истории. В 1916 году князь погиб на турецком фронте, а в 1920-х годах советское правительство решило воспользоваться особенно близкими в тот момент отношениями с правительством Муссолини и начало судиться с вдовой Абемелек-Лазарева, требуя виллу.

Естественно, требования советской стороны иначе как комичными назвать было нельзя. Императорских академий более не существовало, а институт имени князя в СССР никто открывать не собирался. Но советское посольство в Риме год за годом подавало все новые иски. В конце концов, итальянское правительство, в которое после войны вошли коммунисты, нашло выход. Итальянцы конфисковали виллу и передали ее СССР в качестве части платы по репарациям — за ущерб, нанесенный итальянскими войсками советским городам и селам.

Не менее успешной, как говорят, была операция по получению гигантского наследства украинского гетмана Полуботка в Англии. Как удалось выяснить, отказ от прав на него был обменян на прощение всех военных долгов СССР Великобритании.

В последние годы интерес государства, точнее, его отдельных представителей, как и представителей криминального мира, ограничивался приватизированными квартирами одиноких стариков. Но по мере старения представителей новой российской бизнес-элиты вопрос о наследствах должен неизбежно обостриться. И мы увидим новые бесконечные и, возможно, безрезультатные процессы, а может быть, и отъем имущества в пользу государства.

Главная / Дайджест журналов / Уроки истории /